Спектакль по пьесе Алексея Дударева «Вечер» стал прощальным для Амана Кулиева на посту главного режиссера Дзержинского театра драмы. Еще осенью мало что предвещало такой исход – успешная премьера яркого музыкального спектакля «Тогда в Севилье…» на музыку Марка Самойлова, казалось, наоборот предвещала сезон плодотворный и творчески-напряженный. Но в декабре сменилось руководство театра, началась полоса конфликтов и непониманий, и вот результат – в марте, во время премьерного спектакля, Аман Ягмурович сообщил о своем решении оставить пост главного режиссера. Завершился 14-летний этап жизни театра. Этап плодотворный и значимый. Более 40 поставленных спектаклей, дипломы и призы смотров и фестивалей, гастрольные поездки, серьезный репертуар… Печально, что это становится лишь историей, смена творческого лидера никогда не проходит без потерь и безболезненно, но очень хочется верить, что набранный темп театром потерян не будет. И А.Я.Кулиеву хочется пожелать новых творческих удач, пусть и на сценических площадках других театров.

Но вернемся к «Вечеру».

Главная опасность, подстерегающая театры, обратившиеся к пьесе Алексея Дударева, - излишняя пафосность драматургического материала. Рассуждения о земле, и том, как важно на ней трудиться и жить порой так многословны, что не оставляют места живым чувствам и эмоциям. Неслучайно далеко не все постановки, которых в театрах России было лет двадцать-тридцать назад большое количество, оказались удачными. Но пьеса не умерла подобно немереному количеству иных произведений советской драматургии. Сегодня «Вечер» встречается в афишах то одного театра, то другого.

Значит, есть в этой истории нечто такое, что важнее и ценнее любой пафосности. Некая болевая точка, созвучная сегодняшнему времени.

- Как ни странно, сегодня, на мой взгляд, после девяностых годов общество в своих настроениях возвращается назад. Идет переосмысление тех ценностей, которые сформировались в последнее десятилетие 20-века. Страна тогда повернула на капиталистический путь развития, а сегодня мы начинаем понимать – люди остаются прежними, теми же, что жили и в 60-е годы, и в 70-е, и в 80-е… С той же генетической памятью. Они просто переходят из одного общественного устройства в другое. И эта память во многом определяет отношение общества к насаждаемым временем нравственным ценностям, - так говорил Кулиев в газетном интервью незадолго до премьеры.

Конечно, режиссер понимал, что «Вечер» - пьеса пафосная. Но это не казалось ему в ней главным. Вот что отмечал он дальше в том же интервью:

- Эта пьеса не просто светла. Она - прозрачна. Вот бывают иногда летом такие дни, когда на небе ни одного облачка. Небо чистое-чистое. В это время обычно не бывает ветра. Такая тишина стоит! И когда выходишь ранним утром, солнце только поднимается, такая чистота вокруг, светлость и яркость! Вот пьеса примерна такая. Она наполнена таким светом и ясностью. Аж звенит своей прозрачностью! И самое главное – в ней очень много юмора. Наивного, чистого и очень доброго.

И это добро, помноженное на мягкий юмор, стало основным стилевым признаком спектакля.

Наблюдая из зала за происходящим на сцене, особенно в первом действии, мы как будто в волшебном зеркале видим повторяющийся бесконечное количество раз один и тот же день, мы можем рассмотреть его в мельчайших подробностях. Вот просыпается Мультик и по раз и навсегда заведенному порядку принимается за череду дел, не доделывая до конца ни одного, чтобы и завтрашний день был полон забот. Вот приходит к колодцу Ганна, набирая воду и заводя обычный разговор о снах, болезнях, одиночестве. Вот Гастрит включается в спор о смысле бытия. Вот Мультик выгоняет спорщика со двора. Новая картина начинается почти с того же набора событий и заканчивается новым изгнанием Гастрита, тот уходит, чтобы вернуться и вновь быть изгнанным… Он был таким этот день вчера, будет завтра, будет еще столько дней, сколько каждому из стариков отмерено судьбой. И в этих спорах-ссорах нет ни ярости, ни гнева, ни ненависти. Есть боль, есть страх, есть печаль. И как-то незаметно пьеса из громкой и пафосной становится тихой и камерной.

В период репетиционного процесса я видел один из показов в малом пространстве репетиционного зала. И именно тогда понял – камерность чуть ли не главное условие для успеха «Вечера». Когда не надо кричать, когда все – глаза в глаза. Когда эмоции выплескиваются ровно настолько, насколько хватает крохотного пространства от «стула до зрителя». Это лишает патетику текста митинговой страстности, наполняя искренностью самые возвышенные слова. И главным в сюжетном построении становится не разборка двух противников, не спор о том, чья жизненная правда была верней, а простая человеческая боль. От потерянности, от одиночества, от неминуемости ухода…

Тот накал, та искренность и исповедальность, конечно, не в полной мере нашли свое отражение на большой сцене: у нее свои требования, свои законы. Но именно тогда была найдена главная интонация, ставшая отличительной особенностью спектакля. Чуть ироничная, почти пасторальная, расположенная на самом краю: еще чуток и скатится повествование в разудалую комедию в стиле «Свадьбы с приданым». Ведь и зритель любит, когда смешно, когда никто не пытается «залезть в душу», растормошить и растревожить. Но вот в миллиметре от опасности зазвенит нотка тоски безысходной, и нет уже никакой удали, и сами по себе наворачиваются слезы.

Бесконечность бытия – вот что стало для режиссера предметом исследования. В этой бесконечности и сосредоточился для стариков главный смысл существования. И опасно любое событие, способное ее разрушить. Когда в финале первого действия Гастрит предлагает Ганне уехать в займище и жить по-другому, легко и просто, Мультик идет на тот шаг, на который он не пошел бы ни в каком другом случае – он приглашает Ганну жить в свой дом. «Нам трудно, давай будем вместе, будем помогать друг другу». Нельзя прерывать раз и навсегда заведенный порядок жизни. Ибо тогда придет смерть. Она и приходит – потерявший нравственную опору умирает «с пиявкой в сердце» Гастрит.

Надо отдать должное актеру Николаю Стяжкину и режиссеру: сцена смерти сыграна тихо и просто. Нет ни агонии, ни крика, ни лишних слез. Был человек, и вот накрылся одеялом, уронил руку – и нет его. Смерть из пугающей становится простой и обыденной. Каковой, в сущности, она и должна быть…

Как-то, во время одного из обсуждений спектакля, Аман Кулиев отметил, что «Вечер» - история о страхе смерти. Театральный критик поправил: «Нет, это – разговор о страхе одиночества». Полагаю, что оба были правы – одиночество для героев «Вечера» и есть смерть. Они не могут жить друг без друга. Не может остаться один Гастрит, мучающийся сознанием неправедно прожитой жизни, но и Мультику нужно постоянно доказывать истинность своей позиции. Разговоры с Гастритом ценнее общения с радио или телевизором – Гастрит отвечает. Их связанность одной судьбой для спектакля чрезвычайно важна. Неслучайно в финале, когда умирает Гастрит, Мультик видит, как кто-то идет по дороге в деревню. Освободившееся место будет занято. Ибо разговор о смысле жизни, ее цели и назначении не может быть завершен.

Спектакль Дзержинского театра драмы получился добрым и светлым. Нет, я не хочу сказать, что в нем все идеально и безукоризненно. Я о другом – о доброте, перетекающей со сцены в зал, как вода из «святого» колодца течет в подставленное ведро – вот, возьми и исцелись от страданий и бед. В нем почти нет громких интонаций, ярких лозунгов, патетики. А значит, нет лжи. И это, наверное, самое главное.

.И Зоя Морозова (Ганна), и Николай Стяжкин (Гастрит), и Валентин Морозов(Мультик) актеры тонко чувствующие. В своих персонажах они всегда ищут человеческие качества и громкие красивые слова им чужды. Нет, наверное, в каких-то других спектаклях это могло быть и недостатком, здесь же выбор режиссера оказался удивительно точным. Каждая из трех театральных работ – удача яркая, несомненная и безусловная. Ганна Зои Морозовой, может быть и не слишком образованная, но мудрая и сильная женщина, то веселая, то заставляющая затихать зал пронзительными нотками печали и одиночества. Мультик Валентина Морозова крепкий «хозяйственник» и в то же время очень ранимый, незащищенный человек, остающийся таким даже в самых яростных монологах. Гастрит в исполнении Николая Стяжкина так обаятелен, так наделен чувством юмора, что постоянно находится в центре зрительского внимания и сочувствия. И все трое создают незабываемый актерский ансамбль.

Спектакль подробен и реалистично достоверен. Натуральность декораций - (художник Владимир Дубровский) - деревянный дом, забор, колодец, из которого актеры достают воду - для режиссера важна, так же, как важны реальные физические действия: колоть дрова, наливать воду, прибивать оторванную доску… Мы отвыкли от наблюдения неторопливого, подменив его бешеным, «клиповым» ритмом, когда события сменяют друг друга так быстро, что их не удается рассмотреть. Здесь все не так – любое действие подробно и почти документально. К этому нужно привыкнуть. Неслучайно в первой картине зритель с некоторым недоумением ждет, когда актеры заговорят – какое-то время текста нет вообще. Вот Мультик набирает в ведро воду, вот осматривает оторванную от забора доску, вкручивает лампочку на столбе… И Гастрит долго не вступает в разговор, выполняя череду действий. Эта нарочитая неторопливость настраивает зал на нужную волну, заставляя отрешиться от забот личных, включаясь в сценическое действие.

- Точно переданный быт позволяет яснее понять мысли. Да и зритель быстрее становится не сторонним наблюдателем, а как бы участником спектакля, - это опять же из интервью Амана Кулиева. И быт здесь правдивый – настоящая вода, реальные, а не условные дрова и т.д.

Впрочем, несмотря на все это, сценическое пространство остается по-театральному условным. И это очень важно. Театральная условность подчеркивает человеческие эмоции, укрупняет их. И актеры не играют 80-летних больных и немощных стариков. Не это важно, физических сил у них достаточно. Хватило бы сил душевных...

Во втором действии действие перенесено со двора в дом. И это неслучайно – дома мы более открыты и искренни в проявлении своих чувств. Здесь персонажи идеологических споров предстают живыми люди с трагическими судьбами.

Второе действие вообще отличается от первого, и драматургически, и сценически. Здесь меньше повторяющихся физических действий, больше эмоций, и зрители охотно откликаются на них, реагируя на каждое событие, на каждую фразу.

Хотя, что в этом удивительного? Достоверность человеческих чувств и эмоций всегда привлекает внимание.

Простая история о трех стариках, оставшихся жить в заброшенной белорусской деревне, заставляет смеяться и плакать одновременно. В сегодняшнем театре это, согласитесь, явление не слишком частое. Поэтому хотелось бы, чтобы «Вечер» жил на сцене Дзержинского театра долго. Спектакль это заслужил. И печально, что он стал прощальным.

Александр Расев